19 марта 2018

Михаэль Штютц: «Кинематограф расширяет то, что окружающий мир последовательно сужает»

Куратор секции «Панорама» Берлинского фестиваля – о новых тенденциях в ЛГБТ-кино, конкурентах премии «Тедди» и границах реальности

В прошлом году берлинскую секцию «Панорама» покинул её многолетний руководитель Виланд Шпек – куратор, режиссёр, продюсер, ЛГБТ-активист и соучредитель приза «Тедди», который каждый год вручается в рамках Берлинале лучшему ЛГБТ-фильму. Ксения Реутова поговорила с Михаэлем Штютцем, одним из новых кураторов секции, и расспросила его о том, как теперь будет развиваться «Панорама» и чего ждать зрителям от квир-кино.

Изменилась ли как-то секция «Панорама» после ухода Виланда Шпека? Или новые кураторы придерживаются старого курса?

Виланд больше не возглавляет «Панораму», но по-прежнему имеет отношение к фестивалю: он остаётся консультантом директора Берлинале Дитера Косслика. Определенные изменения, конечно, произошли. Теперь у «Панорамы» три куратора: Пас Лазаро, Андреас Штрук и я. Мы на 20-25 лет моложе Виланда. Разумеется, у нас есть своё видение. Но мы не с улицы сюда забрели. Каждый из нас много лет работал на «Панораму», её ценности у нас в крови. Виланд был нашим наставником, многому нас научил и до сих пор продолжает нас поддерживать и вдохновлять нас. 

Контент поменялся?

Дело в том, что содержание фестивальной программы – не та вещь, которую можно заранее спланировать. Всё зависит от того, какие фильмы попадут в заявку на отбор, от того, что мы как кураторы сможем найти во время наших поездок и встреч с новыми людьми. Образуют эти картины ли какой-то общий рисунок, есть ли между ними какие-то тематические пересечения? Перед стартом отборочного сезона никто не знает, что нас ждёт.

Можно ли в 2018 году выделить какие-то общие тенденции?

Да, безусловно. В первую очередь, это очень сильный год для представленности женщин в ЛГБТ-кинематографе. Много женских портретов – и я сейчас говорю не только про «Панораму», но и про всю берлинскую программу. Много режиссёрок. Ещё один из главных трендов – преодоление пассивности и виктимности, которыми квир-персонажей в прошлом часто наделяли в кино. Теперь эти герои выходят из навязанных окружающим миром рамок. Они хотят сами себя определять и сами рассказывать истории о себе. Во многих бурлит ярость. Ещё тренд – тема семьи, социальной и нуклеарной, альтернативной и традиционной. Фильмы рассказывают о том, как герои с ней управляются, как находят свой путь. Если нужно описать одним словом атмосферу, то я бы сказал, что она весьма воинственная. В положительном ключе.

Но всё-таки это битва?

Есть такое ощущение.

А с кем?

Это ответные действия. Посмотрите, что творится вокруг: национализм, консерватизм, правый поворот. Общество делает рамки допустимого всё теснее, в них всё труднее вписаться. Это происходит по всему миру. Это система. Фильмы, которые в этом году были показаны на Берлинале, отважно вступают с ней бой. Они пытаются двигать границы в другую сторону. Их герои отстаивают свою свободу. Это необязательно какой-то активный внешний процесс. Одни персонажи вербализуют свои действия и переживания, у других борьба происходит на невидимом фронте, глубоко внутри. Но в целом я наблюдаю много непокорности и неповиновения самого разного свойства.

Появились ли какие-то новые страны на карте квир-кино?

Дайте подумать... Очень интересные процессы идут в Южной Америке, но за ними мы наблюдаем уже как минимум несколько лет. Мне кажется, в этом году всё без изменений.

В 2017-м «Оскар» выиграл «Лунный свет» Барри Дженкинса. В 2018-м в главные претенденты попал фильм Луки Гуаданьино «Зови меня своим именем» (его, кстати, показывали на Берлинале). Из этого многие делают вывод, что ЛГБТ-кино стало частью мейнстрима. Вы согласны с таким утверждением?

На самом деле ЛГБТ-фильмы, которым удаётся пересечь черту и найти выход к широкой аудитории, существуют давно. Но важно учитывать все обстоятельства. Тот же Лука Гуаданьино в недавнем прошлом снял две картины с Тильдой Суинтон: «Я – это любовь» и «Большой всплеск». Это режиссёр, который сделал себе имя и попал в поле зрения фестивальных отборщиков. Мейнстрим его «усыновил». А в случае с «Лунным светом» и тема была шире: лента Барри Дженкинса имеет дело не только с ЛГБТ, но и проблемой идентичности вообще. Это важнейший феномен для афроамериканского сообщества. Но приведённые вами примеры всё равно остаются исключениями. А ведь квир-кинематограф может предложить столько всего интересного: и более тонкого, и более радикального в эстетическом плане. Он невероятно разнообразен. Пока получается, что он всё равно курсирует только в особом фестивальном пространстве. Доступ к коммерческой дистрибуции, избирательной и ограниченной в своих решениях, для него закрыт. Поэтому мне кажутся очень важным явлением ЛГБТ-кинофестивали. Именно они дают возможность квир-режиссёрам сделать первый шаг, заявить о себе и соприкоснуться с аудиторией. Мы должны и дальше работать над их развитием, показывать, как много прекрасных картин игнорируется мейнстримом.

На Берлинале ЛГБТ-фильмы показывают даже в секции «Поколение», где собрано кино о детях и подростках. Но ведь это произошло не за один день? Кто и как сделал это возможным?

Тут мы снова возвращаемся к Виланду Шпеку и Манфренду Зальцгеберу, создателям и первым кураторам «Панорамы». С их подачи в эту секцию стали попадать ЛГБТ-фильмы, хотя тогда их было совсем немного. Конечно, им повезло с тем, что фестиваль был организован в Берлине. В Каннах, например, фильмы смотрят только профессионалы индустрии. А Берлинале проходит в центре большого города. Виланд и Манфред воспитали свою публику и привлекли к программе внимание прокатчиков. В результате ЛГБТ-фильмами заинтересовался кинорынок: ему наглядно показали, что у такого кино есть платёжеспособная аудитория, и она не узкая – она огромная. В 1987 году появился приз «Тедди». Внимания стало еще больше. Постепенно, год за годом, кураторы других секций тоже меняли своё отношение. Их никто не заставлял и не принуждал. Это был поступательный процесс. В какой-то момент стало очевидно – игнорировать такие картины нельзя.

На Каннском фестивале с недавних пор появилась «Квир-пальмовая ветвь» - аналог берлинского «Тедди». Между этими наградами существует конкуренция?

Нет. Мы ни с кем не соревнуемся. И даже приглашали организаторов «Квир-пальмовой ветви» в Берлин. Мы приветствуем любые инициативы и готовы их поддерживать. Если бы такой приз появился на всех остальных фестивалях, это было бы очень здорово. Но не могу не заметить, что между «Квир-пальмовой ветвью» и «Тедди» есть одно важное различие. Идея каннской награды пришла извне, а не от дирекции фестиваля. Организаторы премии не влияют на формирование программы, они имеют дело с тем, что им предлагают основные отборщики. А «Тедди» – приз, который родился внутри Берлинале.

Первые призеры «Тедди» - Гас Ван Сент, Педро Альмодовар, Дерек Джармен – сейчас признаны классиками. Продолжает ли премия открывать режиссёров, которые в будущем могут занять их место? У чилийца Себастьяна Лелио, прошлогоднего лауреата, кажется, есть такой шанс. А у остальных?

Лелио – хороший пример. Мы с вами говорили о «Зови меня своим именем», а ведь снятая им «Фантастическая женщина» имела не меньший успех и тоже претендовала на «Оскар», только в категории «Лучший иностранный фильм». Но что мы имеем в виду, когда говорим об успехе? Вы не можете измерять его только категориями мейнстрима: количеством денег, золотых статуэток или звёзд, которые там сыграли. Я не отрицаю этих вещей, но историю кино как искусства часто пишут совсем другие картины – те, которые меняют наше видение, изобретают новые выразительные средства. Именно радикальный кинематограф вдохновляет мейнстрим и двигает его вперед. В прошлом году помимо «Фантастической женщины», «Тедди» получил документальный фильм из Тайваня под названием Small Talk («Светский разговор», Хай Чен Хуанг). Это камерное кино благодаря Берлинале завоевало огромную аудиторию. Наша главная задача, как мне кажется, все-таки состоит в том, чтобы вытаскивать эти фильмы на свет и рассказывать о них людям.

Как журналистка, много лет работающая на Берлинале, я знаю ответ на следующий вопрос, но всё равно его задам. Хочется, чтобы вы этот момент прояснили тем, кто на фестивале никогда не был. Проводит ли берлинская публика различие между фильмами с ЛГБТ-персонажами и фильмами с персонажами-гетеросексуалами?

Ответ очевиден: нет. Мне даже кажется, что существует обратная зависимость. Наша открытая и заинтересованная аудитория хочет раздвинуть границы своего восприятия. Она приходит в поисках новых идей. Ей просто неинтересны старые формы, которые постоянно воспроизводятся в одном и том же виде. И её волнуют «другие», «иные» в самом широком смысле этого слова. Конечно, я не могу говорить за всех. Но общая тенденция такова. На Берлинском фестивале вы не найдет ни одного зала, в котором на ЛГБТ-фильме сидели бы только ЛГБТ-зрители. Мы не создаем гетто. К тому же сейчас трудно найти картину, которая бы целиком исчерпывалась сюжетом «ах, я гей, что же мне с собой делать». В квир-истории органично интегрировано множество других серьёзных тем: они рассказывают о классовости, о расе, о сексуальности. Они вполне универсальны.

Верите ли вы в то, что кино может менять мир? В то, что показ и обсуждение фильмов способно сдвинуть какую-то ситуацию с мёртвой точки?

Мне кажется, во-первых, что у любого фильма есть политическое измерение. А во-вторых, люди, которые ненавидят и притесняют, довольно часто не имеют персонального контакта или опыта соприкосновения с тем, кто становится их жертвой. Кино, вне всяких сомнений, может им такой опыт дать. Да, оно не заменит личного взаимодействия. Но оно может подвести вас очень близко к тому, чего вы раньше не замечали. Может заронить искру сомнения в вашем сознании и пробудить ваше воображение. Учитывая тенденции последних лет, я бы сказал так: кинематограф сейчас расширяет всё то, что окружающий мир последовательно сужает.

Ксения Реутова, журналистка, кинокритик

Перепечатка данного текста возможна только с разрешения оргкомитета кинофестиваля «Бок о Бок»