14 октября 2018 5 лучших фильмов «Бок о Бока-2018». Мнение кинокритика Ксении РеутовойТеория отражения: «Фантастическая женщина» Себастьяна ЛелиоСедовласый мужчина в очках (Франсиско Рейес) выходит из сауны под названием «Финляндия» и направляется сначала к себе в офис, а позже, вечером – в ночной клуб. Его зовут Орландо, он директор текстильной фабрики. Главную героиню фильма зритель впервые увидит его глазами – и это будут глаза влюбленного. Марина Видал (Даниэла Вега), певица из клуба, пошлет ему со сцены нежнейшую улыбку, которая не оставит сомнений во взаимности их чувств. Той же ночью произойдёт трагедия. Орландо станет плохо, Марина отвезёт его в больницу, но будет слишком поздно. Дальше ей придется иметь дело с врачами («Вы член семьи?), полицией («Он был вдвое старше вас. Он платил вам деньги?»), взрослым сыном и бывшей женой погибшего («Я считаю, это извращение»). На похороны её не позовут, общую собаку и машину заберут, из квартиры, в которую она только что въехала, выгонят. В 2013 году чилийский режиссёр Себастьян Лелио представил на Берлинском кинофестивале картину «Глория» – портрет разведённой женщины за 50, которая ищет в большом городе новую любовь. В мировом кино такие героини чаще всего оказываются на втором плане: это может быть чья-то мать, подруга или начальница. Чилиец поставил её в центр сюжета и демонстративно отказался от стереотипного хэппи-энда: чудес на свете не бывает, но многие люди чудесны сами по себе.
Новый фильм продолжает ту же линию. Лелио снова берет женщину из числа «киноневидимок» и выводит её на первый план. Трансгендерную героиню играет реальная трансгендерная актриса: Даниэла Вега – одно из главных открытий прошлого года. Изначально режиссёр привлёк её к написанию сценария в качестве консультантки. Сам Лелио давно живет в Берлине, и для исследования чилийской ЛГБТ-среды ему нужен был человек, который в ней хорошо ориентируется. В процессе совместной работы стало очевидно, что без Веги, обладательницы магнетического голоса и такой же магнетической харизмы, картина просто не состоится. Актриса привносит в фильм то, чего лишены ленты о трангендерных людях с цисгендерными исполнителями, – мощнейший эффект присутствия. Вега не изображает что-то в кадре – она в нем пребывает, она его заполняет. Вокруг этого эффекта фактически выстроено всё действие. Отрицательные персонажи, которых встречает Марина, либо упорно проецируют на неё свои клишированные представления и фантазии, либо вообще пытаются отказать ей в существовании. «Я не понимаю, что ты такое», – с презрением говорит сын Орландо. «Глядя на тебя, я не понимаю, на что смотрю. Вижу химеру», – вторит ему бывшая жена. Лелио тестирует эти брошенные в воздух оскорбления, раз за разом помещая героиню напротив всевозможных отражающих поверхностей. Мир вокруг Марины постоянно двоится: вот она поворачивается к прозрачным ночным окнам, вот, сидя в машине в тёмных очках, видит призрак погибшего возлюбленного в зеркале заднего вида, вот идёт по улице вдоль стеклянных дверей, а вот наталкивается на рабочих, несущих куда-то огромную зеркальную пластину. Двойники появляются и у окружающих её людей. Экс-супруга Орландо неуловимо похожа на следовательницу из полиции, а его сын – на парня из клуба, с которым Марина пытается заглушить боль. Однако визуальное зазеркалье лишь подтверждает то, что зритель глазами Орландо видел с самого начала: ничего «раздвоенного», «химерического», «извращённого» и «непонятного» (в том смысле, какой вкладывают в это слово обидчики) в героине нет. На протяжении всего фильма Марина находится в беспокойном движении, но предмет её поисков не имеет отношения к материальному миру. Загадочные ключи, потерянные Орландо в машине, окажутся почти хичкоковским макгаффином. Вопрос о том, делала ли Марина операцию, будет задан неоднократно, но останется без прямого ответа. Целью её одиссеи является не признание и одобрение посторонних, не физическая трансформация и даже не прощание с любимым, а возвращение утраченного с его смертью человеческого достоинства. Он-то всегда знал, что смотрит на фантастическую женщину. Теперь ей нужно научиться делать это самой. Как важно быть веселым: «С любовью, Саймон» Грега БерлантиУ старшеклассника Саймона (Ник Робинсон) идеальная жизнь: состоятельные родители с либеральными взглядами, преданные друзья и хорошая школа, завуч которой каждое утро лично приветствует учеников. Но даже в таких условиях совершить камин-аут непросто. Саймон считает, что время для этого ещё не пришло. Однажды на школьном сайте появляется анонимное признание в гомосексуальности. Автор по имени Блю сравнивает свое состояние с поездкой на чертовом колесе, которая всё никак не закончится. Саймон тут же откликается на это сообщение – разумеется, тоже анонимно. Между подростками завязывается переписка. Главный герой и сам не замечает, как быстро в его ответах появляется оборот «с любовью»: обмен поддерживающими репликами превращается в настоящий эпистолярный роман. Проблема лишь в том, что Саймон понятия не имеет, кто ему пишет. Первая же попытка рассекретить личность Блю обернётся неудачей. А потом ещё одна. И ещё. Трогательный, по-детски застенчивый и очень смешной фильм Грега Берланти взял понемногу от самых известных подростковых ромкомов прошлых десятилетий. Зритель, увлёкшийся поиском этого сходства или просто попавший под легкомысленное обаяние картины, может запросто упустить главное: «С любовью, Саймон» – важнейшая веха в истории американского кинематографа. Это первая молодежная романтическая комедия с героем-геем, снятая большой голливудской студией.
ЛГБТ-тема давно перестала быть табуированной в сериалах. Об авторском кино и говорить нечего: премию Teddy на Берлинале вручают с конца 80-х, и недостатка в претендентах у неё не было никогда. А вот голливудские мейджоры держали консервативную оборону до последнего. Даже сейчас нельзя утверждать, что стена окончательно пала. Те ЛГБТ-персонажи, которые начали попадать в производимое ими кино, всё равно пока вынуждены довольствоваться вторым планом, а во многих случаях ещё и чисто комедийным – на грани карикатурности – амплуа. Но логотип 20th Century Fox перед титрами «С любовью, Саймон» убедительно доказывает: перемены не за горами. За этим фильмом, впрочем, тоже стоит талантливый автор. Берланти – открытый гей и один из самых успешных шоураннеров современного американского телевидения. Специализируется он именно на историях о подростках. Начинал сценаристом в легендарной «Бухте Доусона», запускал основанные на комиксах сериалы «Супергерл» и «Ривердэйл», сейчас работает над новой версией «Сабрины – маленькой ведьмы». По сравнению с теми безднами, в которые погружаются независимые режиссёры, «Саймон», при всём его очаровании, выглядит несколько поверхностным и простоватым. В жизни главного героя нет никаких проблем. Он обитает в волшебном мире, избавленном от бедности и ксенофобии, воспитывается родителями, всегда готовыми поговорить, и учится в школе, где любая попытка травли быстро пресекается ответственными взрослыми. Играет Саймона, естественно, гетеросексуальный актер. Аспекты, связанные с сексом, не обсуждаются и не демонстрируются: один из англоязычных рецензентов очень точно описал картину как «фильм “Зови меня своим именем”», переснятый каналом Disney». Ответ на все придирки дают сами авторы. Когда гомосексуальность Саймона перестает быть секретом, он долго позирует перед зеркалом, размышляя, не сменить ли ему теперь стиль в одежде, и даже спрашивает у Гугла, «как одеваются геи». Ведь раз он теперь официально «другой» – значит, это должно как-то отражаться и на его внешности? Или нет? Точно так же ЛГБТ-кинематограф пытаются засунуть в какую-то жанровую капсулу, хотя в реальности он никому и ничего не должен – и в это «ничего», в числе прочего, входят серьёзность, сложность и мрачность. ЛГБТ-кино – и для многих это наверняка будет открытием – вполне может быть тем, что в английском называется feel-good movie. Фильмом, который советуют при плохом настроении, болезни или тяжелом расставании. Фильмом для первого свидания. Фильмом, который окрыляет, дарит надежду и внушает оптимизм. Главное тут – делать свое дело с любовью. И в этом создателям «Саймона» точно не откажешь. Женское начало: «Сильвана» Оливии Кастебринг, Кристины Циобанелис и Мики ГустафсонКаждая её строчка звучит как революционный лозунг. Патриархат должен быть разрушен, неонацисты идут к черту, женщина может любить женщину, да здравствует радужный флаг. Сильвана Имам – шведская рэп-исполнительница, лесбиянка и феминистка. Её мать родом из Литвы, отец – сириец. Создательницы фильма наблюдают за ней на протяжении трёх лет, с 2014-го по 2016-й. За это время Сильвана проходит путь от набирающей популярность дебютантки до большой звезды. Тексты песен и фрагменты концертных выступлений создают образ совершенно бескомпромиссной, страстной и неистовой натуры. Однако открывается «Сильвана» необычным прологом, который разыгрывается в деревенской церкви недалеко от литовской Клайпеды. Певица хочет провести там съёмки и наталкивается на местного священника. Изображение в кадре исчезает, но камера продолжает писать звук. Священник расспрашивает Имам о её взглядах и начинает излагать ей свои идеи о роли женщины в истории. Она не станет с ним спорить, остановит запись и выйдет из церкви. В следующем эпизоде прозвучит песня, в которой неслучайно будет упомянуто словосочетание Pussy Riot. Воительница на сцене не всегда может быть воительницей в реальной жизни.
«Сильвана» – это одновременно и документальная биография, и музыкальный фильм-концерт, и история любви. Героиня восхищается и вдохновляется творчеством шведской поп-принцессы Беатрис Эли, которая тоже не скрывает своей гомосексуальности и поёт о влечении к женщинам. Их отношения станут сенсацией. Поклонницы придумают для пары термин «Элимам» (по аналогии с «Бранджелиной»), журналисты начнут сравнивать их дуэт с дуэтом Бейонсе и Джей Зи. Их совместные снимки появятся в глянцевых журналах. «Она революционизирует поп, я революционизирую хип-хоп, – объясняет Сильвана. – Мы идеальная пара». Вступительная сцена в церкви задает настроение и ритм всей картине. Она и дальше продолжает исследовать зазор между сценическим образом и реальностью. Дело не в том, что они не совпадают – нет, это не тот случай, певица как раз абсолютно искренна в каждой поэтической строчке. Просто живой человек всегда многограннее, шире и интереснее своего лирического героя или героини. Музыкальные номера разбавлены кадрами из семейного архива. На дворе 1994 год, маленькая Сильвана носит короткую стрижку и, как позже выясняется, хочет быть мальчиком Эриком. Она уже понимает, что ей нравятся девочки. Эти эпизоды рифмуются с другими непрофессиональными съёмками, на которых певица запечатлена рядом с Беатрис Эли. Та, смеясь, объясняет на камеру, что Сильвана на самом деле – «милашка» (cutie pie) и обожает сворачиваться калачиком на груди у подруги. При всей этой откровенности документальную историю певицы нельзя назвать фильмом, который срывает покровы. Здесь нет ни одной «говорящей головы», комментирующей и анализирующей действие, и вообще ни одного персонажа, голос которого оппонировал бы монологу Имам. Очевидно, что она открывает публике ровно столько, сколько хочет открыть, – и сколько нужно открыть, чтобы не уничтожить сценическое альтер-эго. Понимает Сильвана и то, что ленту будут оценивать не только как её личный портрет, но и как послание из мира наступающего будущего, в котором ЛГБТ-исполнители перестанут считаться маргиналами, чьи песни годятся лишь для узкой аудитории. Её воинственные панчи направлены не на самоутверждение, а на тех, кто пытается такому будущему помешать. Пощады им не будет. Семейное предприятие: «Жест, означающий любовь» Элада Коэна и Айрис Бен МошеИзраильтянин Элад вырос в большой, но не очень дружной семье. Все усилия родителей были направлены на то, чтобы лишённый слуха сын чувствовал себя обычным ребенком. Этого так и не произошло. Элада тяготило чувство вины, у него не сложилось по-настоящему близких отношений с братом и сестрой. После гибели матери в автокатастрофе каждый из членов семьи атомизировался. У отца появилась новая женщина, сестра вышла замуж и родила детей, брат уехал в Америку. Свою предысторию главный герой этого документального фильма изложит за неполные пять минут, воспользовавшись кадрами семейной хроники. Во взрослом возрасте родственников ему заменили друзья, тоже глухие. Элад признается, что в прошлом у него были партнеры, но надежды на прочный союз давно исчезли. Слышащие мужчины его не понимают и не принимают, а сообщество глухих в Израиле настолько небольшое, что он давно перезнакомился со всеми возможными кандидатами. Стать отцом Эладу предлагает его лучшая подруга Яэли. Они разрабатывают план, по которому будущие родители должны будут поселиться в одной квартире и после рождения ребенка делить заботу о нем пополам. В ассоциации альтернативного родительства им сразу говорят, что жить вместе при таком раскладе – не лучшее решение. Они не слушают. Разумеется, как только младенец появляется на свет, всё заранее составленное расписание летит к чертям. Папа и мама, совсем как в обычной семье, начинают ссориться и выяснять отношения.
Глухие или глухонемые персонажи в игровом кинематографе появляются редко, но даже когда их удается там обнаружить, чаще всего оказывается, что с их помощью режиссёр решает какие-то свои художественные задачи. Глухота выступает броской метафорой, помогает обострить сюжет или привлечь внимание фестивальных отборщиков. Это не запрещённый приём, и в его использовании нет ничего ужасного. Просто в тех случаях, когда отсутствие слуха (или какая-то другая особенность) становится не сценарным элементом, а реальностью, неотделимой от человека, которого ты видишь на экране, это рождает совершенно иные ощущения. В «Жесте, означающем любовь» эффект удваивается. Мало того, что это документальный фильм, так тут ещё и режиссёр с главным героем – одно лицо. Во многих сценах Элад снимает себя сам, что окончательно уничтожает любых посредников между рассказчиком и аудиторией. Результат – предельно прямое, честное и законченное высказывание человека, который получил новый опыт, изменился с его помощью и делится результатами с миром. Что ещё ценнее, он не облекает своё знание ни в одну из известных манипулятивных форм: это не исповедь, не жалоба и не призыв последовать примеру. В то же время частный рассказ о нестандартном отцовстве в «милой маленькой стране» (так Элад определяет Израиль) удивительно созвучен тенденции, которую критики давно обнаружили в мировом кино. Режиссёры разных стран, разного происхождения и ориентации с пристальным интересом изучают трансформацию, которую в XXI веке переживает институт семьи. Она перестает быть союзом только мужчины и женщины, союзом только двух людей, союзом, основанным только на кровных узах или на необходимости вместе выжить. У неё появляется множество новых форм. «Жест, означающий любовь» показывает, что при всей необычности сложившейся между героями конфигурации их семья по-прежнему успешно выполняет одну из ключевых своих функций: она дарит счастье и избавляет от одиночества. Добро пожаловать в Африку: «Рафики» Ванури КахуиКена (Саманта Мугациа) рассекает по улицам своего квартала на скейтборде, носит кепку и джинсы и тусит с парнями. Её лучший друг Блэкста уверен, что в будущем из неё выйдет отличная жена. Он уже сейчас готов предложить ей руку, сердце и ипотеку. Но Кена заглядывается не на него, а на Зики (Шейла Мунива) – местную красавицу с лилово-розовыми дредами. Сделать первый шаг будет нелегко. Отцы девушек – соперники на муниципальных выборах, и их кампании в самом разгаре. Две равно уважаемых семьи в Найроби, где встречают нас событья, не одобрят дружбу, быстро перерастающую в любовь. Кене и Зики придётся столкнуться сначала со сплетнями, потом – с молчаливым осуждением, а затем и с открытым насилием. И хотя влюблённые пообещают друг другу, что никогда не станут такими, как большинство соседей, их отношениям вмешательство посторонних всё равно успеет навредить. Фильм по максимуму использует богатую и непривычную для западного зрителя африканскую фактуру. Здесь всё невероятно яркое: одежда героев, нависающее над ними небо, оживлённые улицы, машины, предвыборные плакаты и стены квартир. Даже сутана у священников не черная, а фиолетовая. Кенийская режиссёрка Ванури Кахуи пишет цветом и историю своих героинь: по мере того как растет их привязанность, сближается и цветовая гамма их нарядов.
Общее настроение картины тоже трудно назвать мрачным. Да, Кена и Зики проходят через испытания, но они намеренно показаны так, чтобы вызвать у зрителя грусть, а не ужас. Финал и вовсе дарит надежду. Кахуи, получившая кинообразование в Великобритании и США, вне всяких сомнений знакома с вечным сюжетом про Ромео и Джульетту, но своим персонажам она такого конца не желает. У этого творческого подхода есть теоретическое обоснование. Кахуи – создательница концепции Afrobubblegum (такое же название носит основанная ею кинокомпания). Её цель – показать счастливую сторону Африки, рассказать о ней не как о континенте войн, трагедий и гуманитарных катастроф, а как о месте, где умеют жить, радоваться жизни и творить искусство. Это ответ на бесконечный поток исходящего извне визуального контента об Африке с темами смерти, голода, разрушений, болезней и мусора. Суть не в том, чтобы отрицать очевидное или замещать его лубочной картинкой. Кахуи не просит забывать о трагическом (её первый фильм был посвящен теракту в американском посольстве в Кении, который в 1998 году унёс жизни 213 человек). Но она требует добавить в цветовую палитру новые краски и сделать спектр полным. В своем стремлении к максимальному охвату жизни во всех её проявлениях «Рафики» – при минимальном бюджете и скромном хронометраже в 83 минуты – успевает затронуть самые разные аспекты кенийской действительности: тут и гомофобия, и имущественное расслоение, и семейные ценности, и сращивание церкви и государства. Разумеется, всё это намечено пунктиром, но для первого знакомства такого объема вполне достаточно. Желание говорить о себе от первого лица и видеть себя не через призму колониального европоцентричного дискурса неожиданно роднит фильм Ванури Кахуи с произведениями афрофутуризма, самым массовым из которых стала экранизация комикса Marvel про Черную Пантеру. Но если афрофутуристы лишь воображают себе новую и сильную Африку, то Кахуи и её героини пытаются строить её прямо здесь и сейчас. У них не всё получается. Картина «Рафики» была запрещена в Кении сразу после того, как стало известно, что она попала в конкурс второй по важности программы Каннского фестиваля «Особый взгляд». Но ведь это только начало пути. Дальше будет, может, и не проще, но точно интереснее. Ксения Реутова, журналистка, кинокритикПерепечатка данного текста возможна только с разрешения оргкомитета кинофестиваля «Бок о Бок» |
