15 ноября 2014

Две стихии Сьюзен Зонтаг

Документальный фильм Нэнси Кейтс «Глядя на Сьюзен Зонтаг» — портрет писательницы, оказавшей влияние на многие области современного знания — от теории искусства до феминизма.

Изданные Дэвидом Риффом записные книжки Зонтаг (второй том — «Сознание, прикованное к плоти» — на русском языке появился этим летом в Ad Marginem) сегодня читают даже те, кто толком не знает ни о ее романах, ни о теоретических эссе. Феминистка, бисексуалка, еврейка, выросшая в Америке, но чувствовавшая себя частью скорее европейского мира, писательница и эстет, режиссер, критик власти и адвокат меньшинств, придумавшая «кэмп» и поставившая Беккета в осажденном Сараево — Зонтаг с ее интенцией меняться невозможно «упаковать», втиснуть в готовые рамки.

Фильм независимого режиссера Нэнси Кейтс, собранный из фрагментов интервью и ток-шоу с участием Зонтаг, бесед с близкими ей людьми и отрывков из написанных ею текстов, исследует интеллектуальное становление в тесной связи со становлением личностным, прежде всего, сложным отношением Зонтаг к собственной сексуальности.

В 13 лет она читала дневники Андре Жида, в 15 растолковывала друзьям «Критику чистого разума», в 17 после десяти дней знакомства сочеталась браком с профессором чикагского университета — словно наперекор словам отчима, предостерегавшего: будешь столько читать — замуж не выйдешь. И все же ее алчная любовь к книгам взяла свое — Филипп Рифф позже отшучивался: все, чего хотел он — большая семья, Сьюзен же мечтала о большой библиотеке. Союз с блестящим социологом представлялся

Зонтаг интеллектуальным проектом («Мы проговорили семь лет»), но ее упрямая тяга к постоянному переоткрыванию себя не терпела инертности семейных отношений — в дневнике она выводит: над любым браком тяготеет повторяемость. Зонтаг же была маниакально одержима всем новым: знанием, опытом, идеями, людьми. В определенном смысле она была неразборчива, всеядна: Фред Астер и Джон Кейдж, трешевые фильмы ужасов и кинематограф Фассбиндера, комиксы и французский «новый роман», сексуальность, война, болезнь — переводя фокус с одного феномена на другой, она не теряла резкости. Эссе сделали ее знаменитой, но Зонтаг мыслила себя прежде всего писательницей и именно в этом качестве хотела вступить в пантеон великих, где, как она знала с детства, было ее место.

Фильм Нэнси Кейтс, пролистывающий основные теоретические работы Зонтаг («О фотографии», «Заметки о кэмпе», «Против интерпретации», «Болезнь как метафора»), не только в очередной раз утверждает ее в статусе главной американской интеллектуалки второй половины ХХ века (в чем она не нуждается), но и возводит Зонтаг в ранг гей-иконы современности. Ее бисексуальность не была тайной, но Зонтаг осторожно обходила эту тему стороной. В интервью «Нью-Йоркеру» в 2000 году она все еще лукавила: мол, постарела и перестала вызывать интерес у мужчин — пришлось переключиться на женщин.

Такое полупризнание — своего рода кокетство: допустить возможность однополых отношений в качестве альтернативы — не то же самое, что публично объявить себя лесбиянкой или бисексуалкой. Один из ключевых вопросов, поднимаемых фильмом — почему Зонтаг, столь уверенно встававшая на защиту меньшинств, закрывалась, когда дело касалось ее частной жизни. «Я не хочу, чтобы меня изолировали, “помещали в гетто”» — больше всего Зонтаг опасалась рамок и ярлыков. Интерпретировать — значит упрощать, обеднять, потому она и избегала отождествления с любым движением, будь то феминизм или ЛГБТ, так же как не спешила причислять себя ни к левым, ни к правым. Эта сознательное сопротивление категоризации возвращает к литературным амбициям: камин-аут, которого от нее ждали и в 70-е, и в 90-е, пугал ограничениями. Оказаться на знаменах набирающего обороты ЛГБТ-движения означало бы допустить, что ее, жаждущую сказать новое слово в литературе, будут воспринимать политически однобоко (подобным образом она не принимала разговоров о себе как о «женском» авторе).

Между тем, гомосексуальность оставалась важной областью рефлексии Зонтаг: чувствуя «виновность», она изживала ее в письме. В записных книжках наряду с перечнями книг и фильмов к просмотру — травматический опыт любовных неудач, ощущение непригодности для любви и неприятие собственной телесности. В этом смысле дневники, опубликованные после смерти Зонтаг ее сыном, откровенны, даже разоблачительны, как и последние фотографии Лейбовиц.

Фильм Кейтс вслед за дневниками подхватывает тему внутренней борьбы, антагонизма чувства и долга. Долг — быть великой, быть серьезной. Отсюда строгость, честолюбие, самодисциплина, желание держать все под контролем, даже перед объективом фотокамеры: Сьюзен точно знала, как ее нужно снимать, и полностью подчиняла волю фотографа, фотография была для нее таким же инструментом самоутверждения, как и тексты. Дневники, а вслед за ними и фильм выплескивают на поверхность вторую стихию ее жизни, чувственную, эротическую, влекущую в мир талантливой богемы, мир кэмпа, эксцентрики и маргинальности. Кейтс обнаруживает внутреннюю динамику, разрыв между страстью и интеллектом, эротикой и герменевтикой, требовавший постоянного переопределения, вызывавший ощущение недостаточности. Это можно проследить и по романтическим увлечениям Зонтаг, метавшейся между двумя полюсами: «Сьюзен-гений» (отношения с Филиппом) и «Сьюзен-тупица» (долгоиграющий роман с Хариет).

Наконец, за этим разрывом стоит, возможно, главное противоречие Зонтаг: будучи человеком высокого модернизма (с его архаичной серьезностью, определенностью), она во многом совпадала с квир-теорией (в ее нестабильности, пластичности). Этот зазор и проявляют «Дневники», которые, хотя и опубликованные без согласия автора, имеют все шансы стать тем самым великим романом, что Зонтаг так и не успела написать.

Автор Анна Пигарева