24 июня 2014

Брюс Ла Брюс: «Я - проблемный ребенок New Queer Cinema»

Интервью с Брюсом Ла Брюсом подготовила Анна Пигарева - журналист, критик, студентка магистерской программы «Арт-критика и кураторские исследования» Факультета свободных искусств и наук СПбГУ.

Почти все ваши фильмы, за исключением двух последних – «Геронтофилии» и «Лунного Пьеро» – это порно-фильмы с откровенными сценами гей-секса и профессиональными порно-актерами. И все же, вы называете себя «порнографом поневоле». Что вы имеете в виду?

На самом делея снял только три настоящих порнофильма – «Догола», «Малиновый рейх»  («Революция – это мой парень») и «Зомби из Лос-Анджелеса». Для каждого из них я сделал хардкор-версию и лайт-версию, более подходящую для фестивалей и кинотеатров. Мои первые три художественных фильма «Меня не касается», «Супер 8 ½», и «Белый хастлер» я считаю арт-хаусом с откровенными сценами. То же самое можно сказать и о фильмах «Отто, или в компании мертвецов» и «Лунный Пьеро». «Геронтофилия» стала первой полнометражной художественной лентой без сцен секса. Свою незрелую автобиографию «Порнограф поневоле» я назвал в честь фильма Дона Ноттса «Астронавт поневоле». Будучи художником, использующим порнографию в политических целях, я всегда считал себя аутсайдером в мире порно. Хотя я солидарен с порнографами, я никогда полностью не отождествлял себя с ними. Мои фильмы чересчур аналитичны и формально условны, чтобы считаться настоящим порно. К тому же у меня, как у любого мыслящего человека, неоднозначное отношение к эксплуатации и безвкусице в порно-индустрии.

За использование приемов отстранения критики прозвали вас Брехтом в области порнографии. Так, изобилие сцен секса в ваших фильмах может быть воспринято как своего рода политический жест. Верите ли вы, что «сексуальное» в определенном смысле оказывается «политическим»? В какой степени гомосексуальность определяет вашу политическую позицию?

Я реализовался как художник в период освободительного гей-движения. Его локомотивом в семидесятых и восьмидесятых, вплоть до середины девяностых, был революционный, экстремальный и беспощадный секс и сексуальные эксперименты. Я использовал порнографические образы в моих фильмах, фотографиях и текстах для прямого и протестного выражения гомосексуальности, и в этом смысле «сексуальное» становилось «политическим». Я пытался создать сложный и порой политически некорректный образ гомосексуальности, представить её во всей исторической и психологической сложности, не скрывая темных или неприятных сторон. Бросить вызов статусу-кво как доминирующей культуры, так и гей-мейнстрима– это тоже политика.

Расшатывая границы гомонормативности, вы критиковали как левых, так и правых гей-радикалов, снимали кино про зомби-геев, изобличая анонимное гей-конформистское большинство. В последних работах вы отошли от сюжетов, связанных с гей-культурой. Вы почувствовали, что тема себя исчерпала?

Не совсем. Я всегда обращался к табу, фетишам и трансгрессивной сексуальности в различных формах. В своих последних фильмах «Убивая Джека» и «Лунный Пьеро», в клипе «Legs» на песню ДанкоДжонса и в фотографии я работал с транссексуальными актерами и исполнителями, в которых я вижу новых квир-радикалов. Я бы завершил трилогию о гей-зомби, если бы придумал свежую и актуальную концепцию.

В «Геронтофилии» – истории сексуальных взаимоотношений между молодым медбратом и его 80-летним подопечным – секс и насилие уступают место поэтике романтической комедии. Можно ли говорить о развороте в сторону массового кино, или же это очередной трюк?

Каквы смеете говорить такое (смеется)! Мною двигало желание снять фильм в совершенно ином стиле. В то же время я пытался найти такую тему, которая согласовывалась бы с моим предыдущим опытом. Свой подход к проблеме геронтофилии я бы назвал одновременно мягким и подрывным, но на этот раз я обошелся без привычной «шокотерапии»и «порнографических примочек». «Геронтофилия» предназначена для более широкой аудитории, но сообщение остается прежним: трансгрессивное сексуальное поведение и фетишизм не обязательно грязны и отвратительны, но могут быть романтичными, вызывать сочувствие. Эта идея прослеживается во многих моих фильмах. Отказавшись от изображения откровенной сексуальности и выбрав более традиционную манеру повествования, я смог выйти на новую аудиторию. Это не столько новое направление в моей работе, сколько попытка попробовать что-то другое. В идеале, мне бы хотелось снимать кино в разных жанрах.

Чувствуете ли вы некоторую стесненность, отказавшись от радикальных форм в расчете заполучить широкую аудиторию?

Вовсе нет.Больший бюджет и контролируемые условия съемки предоставили мне большую свободу – возможность работать с профессионалами, уделять больше времени подготовке съемочного процесса, использовать качественное оборудование и т.д. Это не значит, что я разлюбил свои фильмы, снятые в «военно-полевых» условиях, процесс их создания и эстетику. Это просто другой способ работы. Оба имеют свои преимущества и недостатки. Я, к слову, люблю свободу, спонтанность и опасность съемок в «партизанских» условиях.

Ваша последняя работа «Лунный Пьеро» отличается как от предшествующих порно-экспериментов, так и от стилистики «Геронтофилии». Как вы пришли к идее соединить оперу Шенберга с трансгендерной проблематикой?

Изучив историю«Лунного Пьеро» Шенберга я обнаружил, что, хотя главный герой – мужского пола, эта роль всегда доставалась женщине. Традиционно Пьеро изображается страдающим из-за любви, одиноким и в некотором смысле жестоким персонажем, поэтому мне показалось логичным взять историю реального транссексуала, открыто выступившего против общества, презирающего его и вынуждающего сдерживать свои желания. На «Лунного Пьеро» Шенберга оказал сильное влияние французский театр «Гран-Гиньоль», разыгрывающий гротескные и кровавые сцены с ампутациями, убийствами и гильотинами. Так что услышанная мною история о транссексуале, отрезавшем член другого мужчины, чтобы иметь свой собственный​​, идеально подошла к материалу.

Расскажите о спектакле, который предшествовал фильму

Мояпостоянная соавтор и муза Сюзанна Заксе и дирижер Премил Петрович обратились ко мне с предложением инсценировать «Лунного Пьеро», в котором Сюзанна сыграла бы Пьеро, а Премил стал бы руководить оркестром. Постановку, получившую финансирование, было решено осуществить в легендарном театре «Хеббель ам Уфер» в Берлине. Я взял уже упомянутую историю, которая произошла в Торонто в 1978 году, и соединил её с эстетикой немого кино и немецкого экспрессионизма, что позже перенес и в киноверсию, включившую документацию спектакля.

В «Лунном Пьеро» вы высмеиваете гендерные стереотипы. Можно ли сказать, что протест против навешивания ярлыков на человеческую сексуальность является одной из главных тем ваших фильмов?

Абсолютно так.  Я всегда верил в теорию конституциональной бисексуальности Фрейда: каждый человек рождается с некоторой долей бисексуального потенциала. Сексолог Кинси предположил, что многие люди обладают спектром сексуальных желаний, разбросанных между полярными противоположностями исключительной гомосексуальности и гетеросексуальности. Я всегда избегал фиксированной сексуальной идентичности и создавал персонажей с подвижной сексуальностью. Доминирующая культура сексуально репрессивна, но в той же мере репрессивны и гей-ортодоксы, настаивающие на биологически фиксированной сексуальной идентичности. И хотя я, к сожалению, являюсь «Кинси 6»¹, я часто чувствую, что моя бисексуальность была безнадежно подавлена!

В «Лунном Пьеро» вы обращаетесь к традиции немецкого экспрессионизма, в других работах можно найти отсылки к таким классическим лентам, как «Заводной апельсин» и «8 ½» Феллини. Каждый раз вы выстраиваете сложную многослойную композицию, зачем?

Да,мои фильмы часто содержат гиперссылки, и причина тому,хорошо это или плохо – моя принадлежность к эпохе постмодерна. К тому же я всегда был безудержным и бессовестным киноманом. Я часто краду строчки из диалогов, сюжеты и героев из чужих фильмов, восстанавливая и приспосабливая их таким образом, чтобы в итоге обрести ​собственный неповторимый стиль.

Вы относите себя к New Queer Cinema?

И да, и нет. У меня есть определенные сходства с теми фильмами, что причисляют к NewQueercinema. Но мои работы всегда были более андерграундными, порнографическими и проблемными, чем большинство фильмов, ассоциирующихся с этим жанром. Возможно, я проблемный ребенок New Queer cinema.

Как вам кажется, удалось ли вам достичь положительных результатов в борьбе с табу доминирующей гетеросексуальной культуры?

Я думаю, чтотот факт, что мои откровенно гомосексуальные, конфликтные, политические и политически некорректные фильмы были показаны на многочисленных международных кинофестивалях, свидетельствует о том, что я оказал некоторое влияние на доминирующую культуру, по крайней мере, в области кино. Премьеры моих фильмов на кинофестивалях – на «Сандэнсе», в Венеции и Локарно, заставляли огромное число возмущенных гетеросексуалов (и латентных гомосексуалов) выйти или выбежать из  кинотеатра с отвращением или в ярости (и иногда от скуки, я полагаю). «Зомби из Лос-Анджелеса» были со скандалом запрещены в Австралии, а галерею, в которой проходила фотовыставка «Непристойность» в Мадриде пикетировали в знак протеста католические группы, кто-то даже бросил взрывное устройство в окно галереи. И это круто! Даже провокационного, авангардного «Лунного Пьеро» показывают на крупнейших международных фестивалях – в Эдинбурге, Москве, Карловых Варах. Надеюсь, в этом контексте мое творчество внесло свою скромную лепту.

Перевод с английского - Наталья Ким, Анна Пигарева