22 августа 2014

Жизни лесбиянок в советский период

Сегодня, когда отмечается возрастание институциональной гомофобии, когда текущие проблемы кажутся более неотложными, фокус на советское прошлое может показаться неуместным. Однако исследование советского прошлого может поставить под сомнение представление о гомосексуальности как о нетрадиционной сексуальной ориентации и об однополых отношениях как о новом постсоветском явлении или стиле жизни, импортированном с Запада и не имеющем ничего общего с «русскими традициями».

Большая часть литературы по советскому периоду сосредоточена на социально-правовом контроле однополой сексуальности посредством законов и медицины. При всей своей важности эта литература предлагает только предварительные и частичные ответы на многие вопросы о жизни советских негетеросексуалов: например, как они жили вне стен клиник и тюрем? Патологизация гомосексуальности была механизмом социального контроля в повседневных практиках. Описаны случаи, когда женщины подвергались принудительному психиатрическому лечению из-за их сексуальности. Тем не менее, никто из тех, кого я интервьюировала, не рассказывал о подобном опыте, хотя были случаи, когда женщины ставили медиков в известность о своем влечении к женщинам. Люба (Москва, 1962 г.р.) в 1987 году во время депрессии искала помощи у психиатра, которому призналась, что она отвергнута любимой женщиной:

Это сразу после института уже почувствовала, что уже я не в силах сдерживать… […] Я пошла к психиатру, она направила к сексопатологу, и эти дуры, прости меня, вместо того чтобы успокоить человека, сказать: «А что такого! Десять процентов в мире были, есть и будут, ничего страшного в этом нет», — эти дуры меня расспрашивали бог знает о чем, говорили, смотрите на мужчин, едете в метро, смотрите на мужчин. Я им сказала, что я бы к ним не обратилась, если б я на них смотрела. В том-то и беда. (Любовь, Москва, р. 1962)

Несомненно, медицина с ее авторитетом объективной науки играла ключевую роль в определении гомосексуального влечения как «ненормального и извращенного», однако давление, которое заставляло женщин соответствовать гетеронормативности, было неразрывно связано с самим процессом гендерной социализации и проявлялось в самых обыкновенных ситуациях (в семье, в школе и т.д.). Более того, наказывать за участие в «извращенных» сексуальных практиках могли не только медицинские учреждения, но и другие социальные институты.

Юля: Вот так называемый комендант общежития, который мог войти в комнату и даже не постучаться, чтобы там что-то сказать, например, «тихо» там сказать и так далее. Вот. Нас застали… Застали с девушкой, вот, и был даже товарищеский суд. (Смеется.) […] Вот, и сказали, что это пойдет дальше, в комсомольскую организацию, если мы не прекратим заниматься ерундой. (Смеется.) (Юлия, СПб, 1966 г.р.)

Товарищеские суды часто рассматривали дела, связанные с моралью и сексуальностью, такие как супружеская неверность или половая распущенность. Юлию и ее девушку обвинили в моральном разложении, недостойном комсомолки. Причиной для созыва суда послужило в большей степени нарушение моральных норм, чем сексуальные «отклонения». Как поясняет Юлия, само слово «лесбиянка» ни разу не было произнесено во время процесса. Суд над Юлией и последовавшее за ним наказание потребовали участия ее товарищей по работе и даже ее матери, которая была извещена о проступке дочери письмом, содержавшем, в том числе, и просьбу повлиять на ее поведение.

Интервью позволяют обнаружить общее в опыте женщин «последнего советского поколения». Лесбийские связи, в которых одна или обе партнерши были замужем или состояли в гетеросексуальных отношениях, были обычным делом. Упоминания о браке и материнстве как о маркерах «приличной» женщины часто встречаются в историях участниц исследования независимо от того, стали ли они сами женами и матерями. Такое количество браков и гетеросексуального опыта среди советских лесбиянок было бы слишком легко интерпретировать как проявление ложного сознания, двойной жизни и уступку доминируюшей модели феминности. Гетеросексуальные браки часто были непродолжительны и иногда заключались по вполне прагматическим причинам – ради жилья или прописки. Порой мотивы были сложнее и варьировали от желания иметь детей до настоящей эмоциональной привязанности к мужу. Сознавая гомосексуальную направленность своего влечения, эти женщины до определенной степени переозначивали самый смысл гетеросексуального брака.

Например, Катя вспоминала о своем браке как о выборе, сделанном для того, чтобы остепениться и завести ребенка. Как и другие женщины с опытом замужества, она говорила о нем как о неизбежной жизненной стадии на пути взросления. Впрочем, она подчеркивала, что специально искала партнера, который мог бы стать хорошим мужем и отцом. Во время замужества Катя продолжала встречаться с женщинами, однако ответственность перед семьей стояла для нее на первом месте, и ее связи не пересекались с ее семейным кругом:

Катя: Да, я очень серьезно влюбилась в преподавательницу, чуть не сделала себе харакири, крыша у меня съехала окончательно, чуть не бросила институт, ревновала ее и подумала, что надо как-то жизнь устраивать. […] И от мужа я особенно и не скрывала свои увлечения, но он нормально к этому относился. […] Самое смешное, что потом уже выяснилось, и муж мне сам признался, что он осознает себя геем. (Катя, Москва, р. 1956)

Еще одной, хотя и не главной причиной для заключения брака было то, что статус матерей, жен, вдов или разведенных служил защитой от подозрений в их сексуальной «извращенности» и помогал скрывать их гомосексуальные отношения под маской дружеских. Невидимость однополых отношений, впрочем, была не только результатом стремления женщин соответствовать представлению об уважаемой, приличной женщине. Судя по интервью, совместная жизнь двух женщин была чрезвычайно редким явлением в советский период и часто даже не рассматривалась как опция. Тамара объясняет:

Но я знаю, что потом у нее (у ее первой женщины) была еще одна женщина, а потом она вышла замуж и родила 3 детей. […] В общем, она жила жизнью гетеросексуальной после нашего разрыва. И в те советские времена большинство женщин, с которыми мне приходилось встречаться, они потом выходили замуж и жили гетеросексуальной жизнью, т.е. гомосексуальные союзы были бесперспективны. Двум женщинам, ну, можно было, конечно, жить как-то вместе, тогда же были очень большие проблемы с жильем, трудно было объяснить родителям, почему дома часто живет и ночует эта подруга. (Тамара, Москва, р. 1952)

В СССР постоянная нехватка жилья усугублялась тем, что при получении жилплощади преимущество имели семьи с детьми, а незамужние или матери-одиночки должны были жить со своими родителями, в коммуналках или общежитиях. Тамара, мать-одиночка с четырьмя детьми, имевшая отношения преимущественно с женщинами, жила со своей матерью, пока та не умерла. Чем значительнее символический и материальный капитал, которым располагает нуклеарная семья, брак и материнство как важнейшие этапы жизни женщины, тем серьезнее препятствия для существования продолжительных однополых отношений. Опыт и ожидания женщин в однополых отношениях были сформированы гетеронормативными представлениями о родительстве и об отношениях внутри пары. Отсутствие долгосрочной перспективы совместной жизни с женщиной и возможности завести «нормальную» семью способствовали восприятию однополых отношений как нежизнеспособных. В воспоминаниях женщин о советском прошлом однополые отношения проигрывали в сравнении с гетеросексуальными, которые обещали больше возможностей остепениться и получить одобрение общества, демонстрируя главные маркеры взрослой порядочной феминности: покидание родительского дома, выход замуж и формирование семьи. Именно так закончились отношения у Аглаи (СПб, 1957 г.р.) с ее первой девушкой, которая решила выйти замуж. Аглая поняла и поддержала это решение, потому что, как она объяснила, «с мужчиной ты можешь завести семью». Схожим образом никогда не бывавшие замужем бездетные женщины чувствовали, что причина их социальной маргинализации не только в патологизации однополых отношений, но и в их несоответствии стандартам нормативной женственности в глазах общества. Женщины «последнего советского поколения» реализовывали гомосексуальное влечение и строили отношения не внутри лесбийского круга общения, а в более широком социальном контексте, где однополые отношения были одновременно стигматизированы и невидимы.

Полную версию статьи читайте в книге«На перепутье: методология, теория и практика ЛГБТ и квир-исследований».

Франческа Стелла, Школа социальных или политических наук (School of Social and Political Sciences)Университета Глазго, Великобритания

Перевод с английского: Наталья Халымончик и Светлана Поселенцева